Он покачал головой:
– Ты могла бы быть моей лупой в лупанарии, со стаей.
– Но я бы потеряла ребенка.
Он не смотрел мне в глаза.
– Тебе невыносима мысль, что это может быть не твой ребенок?
– Да.
– Я и так твоя лупа, – сказала я. – И еще я Больверк. Ничего для тебя и меня не изменилось бы, стань я настоящей волчицей. Ты бы только усердней стал бы искать среди людей Истинную Подругу.
Он посмотрел на меня:
– Ты мне даже иллюзию оставить не хочешь?
Я попыталась сесть, и Мике пришлось мне помочь. Все тело окостенело, болела каждая жилка.
– Какую иллюзию, Ричард?
– Что мы могли бы быть вместе, парой, хотя бы с волками.
– А как бы шла моя жизнь вне полнолуний?
– А разве плохо было бы быть только со мной, без других?
Я посмотрела ему в лицо… может, я устала, физически, умственно, эмоционально… после всего, что было ночью, все утро, он думал только о себе, своих проблемах, своих страданиях.
– Ричард, все на свете вертится вокруг твоих переживаний? Это все, о чем ты можешь думать?
– Ответь, Анита, ответь. Так ли было бы плохо быть со мной вместе, парой? Ты да я, и никого больше? Так ли плохо?
Я еще раз попыталась уйти от ответа.
– Ричард, зачем тебе знать ответ?
Я оперлась на Мику, он меня поддерживал.
– Mon ami, – сказал Жан-Клод, – оставь тему.
Он снова покачал головой.
– Нет, давайте до конца. Я думал раньше, что если бы он, – Ричард указал на Жан-Клода, – не помешал бы, мы были бы парой и были бы счастливы. Но я вижу тебя с ним, – он показал на Мику, – и с ним, – на Натэниела, – и мне нужно знать. Нужно. Скажи мне правду. Я не разорву триумвират. Я не убегу. Но скажи правду, чтобы я знал, на каком я свете. Чтобы знал, насколько усердно мне искать Истинную Подругу. Скажи правду, и я, быть может, смогу жить дальше. Сейчас я знаю, что не могу стоять и смотреть, как ты выберешь еще одного любовника. Вот этого – не смогу.
Ричард присел на смятый, грязный край кровати. Лицо у него было похоронное.
– Если бы ты стала волчицей по-настоящему, и тебе пришлось бы жить со мной, оставить Мику и Натэниела, было бы это плохо?
У меня заболело горло – но не от того, что мои звери натворили. Его просто перехватило спазмом, глаза жгло. Почему это от Ричарда мне всегда хочется плакать?
– Не вынуждай меня, – шепнула я.
– Скажи, Анита. Скажи.
Мне пришлось сделать два глотательных движения, и слезы полились у меня по лицу, когда я сказала:
– Да, это было бы плохо.
– Почему? Почему было бы плохо, чтобы мы жили вдвоем, растили нашего ребенка? Если он мой, я хочу присутствовать в его жизни.
Вот оно. Он вспомнил ребенка – и сразу слезы сменились злостью, которая у меня и так достаточно близко.
– Ты не видишь меня, Ричард. Видишь какой-то идеал меня, а это не я. И никогда вообще я не была.
– То есть как – не вижу тебя? Вот ты, здесь сидишь.
– И что ты видишь, Ричард, скажи мне?
– Я вижу тебя.
– Я сижу голая на кровати, меня держит голый мужчина, и еще двое голых мужчин в этой комнате – мои любовники. Ты только что сказал, что не можешь смотреть, как я возьму очередного любовника, а сам знаешь, что мне нужно искать нового pomme de sang, чтобы питать ardeur.
– Я думал, ты не собираешься искать его всерьез, только делаешь вид.
Вот этого перед всеми говорить не надо было.
– Мне кажется, Ричард, что у меня сейчас уже нет выбора.
– В следующий раз, как придет волчица, просто не противься ей, и ты сможешь быть моей лупой. Мы будем вместе, потому что ты ни с кем больше быть не сможешь.
Ну, все, вот оно. Я сказала правду.
– Я не хочу быть только с тобой, Ричард. Не хочу терять ни Мику, ни Натэниела, ни Жан-Клода.
– То есть если бы я сказал «выбирай», то потерял бы тебя.
Я подумала: «Ты давно уже меня потерял, Ричард». А вслух сказала:
– Я не могу быть только с одним мужчиной, Ричард, и ты это знаешь.
– И даже если ardeur остынет, ты не выберешь кого-то одного из нас?
Мы глядели друг на друга, и так тяжел был его взгляд, так тяжел… Он по-своему был упрям не меньше меня, и сейчас был момент, когда это взаимное упрямство могло бы нас погубить.
– Нет, Ричард, вряд ли выберу.
Он сделал глубокий, невероятно глубокий вдох – и выдохнул очень медленно. Потом кивнул, будто сам себе, и сказал, на меня не глядя:
– Вот что мне нужно было услышать. Не в эти выходные – я буду занят, но в следующие, если по-прежнему захочешь, можешь пойти со мной в церковь.
Не зная, что сказать, я ответила:
– Ладно.
– А потом семейный обед, как всегда, – добавил он и пошел к двери. Там он остановился, обернулся, держа руку на дверной ручке. – И я найду кого-нибудь, кто хочет той же жизни, что и я.
– Надеюсь, что найдешь, – прошептала я.
– Я тебя люблю, – сказал он.
– И я тебя люблю, – ответила я совершенно искренне.
– Я тебя ненавижу, Анита, – сказал он, почти не изменив интонацию.
– И я тебя ненавижу, Ричард, – ответила я совершенно искренне.
Новая грязь – новая ванна. Из-за бурного превращения Хэвена не только у меня были сгустки на волосах и еще много где. Прибудь на место команда судебных медиков, Бог один знает, что бы они решили.
Со мной в ванну пошли Мика и Жан-Клод. Натэниел повел Хэвена в кормильную – там держали живность – то есть я так думаю, что живность. Честно говоря, «кормления» я никогда не видела, но Натэниел и Джейсон мне говорили, что еда там не запрещенная, значит – животные. Среди оборотней есть такие, которые мне очень и очень нравятся, но смотреть, как они едят, мне не хотелось никогда. Некоторые зрительные образы мне просто не нужны.