Пляска смерти - Страница 5

Из всех мужчин моей жизни худшим выбором для возможного отца был бы Ричард, потому что из всех из них только он попытался бы устроить нормальную жизнь за забором из белого штакетника. Нормальная жизнь – это для меня невозможно, и для него тоже, но я это знала, а он – нет. Не мог понять. Даже если я беременна, даже если я оставлю ребенка, замуж выходить я ни за кого не буду. Моя жизнь сложилась так, как сложилась, и мечта Ричарда о домашнем благоденствии – не моя.

Ронни резко засмеялась – и так же резко оборвала смех. Я посмотрела на нее сердито.

– Да ладно, Анита, имею право поразиться, что ты сумела семь раз с ним переспать всего за месяц. Я в том смысле, что вы даже не живете вместе, а секса у вас было больше, чем у некоторых моих замужних подруг.

Я продолжала смотреть на нее тем взглядом, от которого плохие парни прячутся под стол, но Ронни – моя подруга, а на друзей трудно произвести впечатление пугающим взглядом. Ссора угасала под тяжестью дружбы, а моя проблема была ближе, чем неразрешенные вопросы Ронни.

Она взяла меня за руку:

– Да ладно, это наверняка не Ричард. У тебя с Натэниелом секс чуть ли не каждый день.

– Иногда дважды в день, – уточнила я.

Она улыбнулась:

– Ну и ну… – и махнула рукой, будто чтобы не дать себе отвлечься. – Но ведь шансы – за Натэниела?

Я улыбнулась ей:

– Ты говоришь так, будто теперь этому рада.

Она пожала плечами:

– Знаешь, из двух зол…

– Спасибо, Ронни, на добром слове.

– Ты меня поняла, – ответила она.

– Ты знаешь, не уверена.

Кажется, я была готова разозлиться, что она считает, будто выбор среди мужчин моей жизни – это выбор меньшего зла, но мне не представилось такой возможности, поскольку двое из этих мужчин как раз входили в дверь.

Я услышала, как они ее отпирают, потом она открылась и послышались их голоса, немного запыхавшиеся после бега. Без меня они могли бегать быстрее и дольше. В конце концов, я всего лишь человек, а они – нет.

Мы с Ронни, стоя между кухонным островком и шкафом, двери не видели, только слышали, как они там смеются, подходя к кухне.

– Как это у тебя получается? – спросила Ронни, понизив голос.

– Что? – нахмурилась я.

– Ты улыбалась.

Я посмотрела, не понимая.

– Ты улыбнулась уже при звуке их голосов, несмотря на все это…

Я остановила ее, положив ладонь ей на руку. Вот что я точно понимала – я не хочу, чтобы они узнали, подслушав разговор. А слух у них был слишком острый, чтобы рисковать. Кстати, вот они уже оба два – мои живущие со мной возлюбленные.

Мика вошел первый, оглядываясь через плечо, смеясь и продолжая начатый разговор. Он был моего роста – низенький, и мускулистый – как бывают мускулистыми пловцы. Костюмы ему приходилось шить на заказ, потому что на такой размер готового не бывает. Появился он у меня загорелым, и загар поддерживался пробежками на улице, в основном без рубашки, в течение всего лета и осени. Сегодня к спортивным шортам он добавил футболку. Волосы у него были того сочного, богатого каштанового цвета, который бывает иногда у людей, начинавших жизнь блондинами. Темные волосы он завязал в свободный хвост, не скрывавший, насколько они волнистые, почти как у меня. Солнечные очки он снял, и когда я подошла обнять его, то видела шартрезовые глаза. Желто-зеленые глаза леопарда на тонком человеческом лице. Один очень плохой человек заставил его когда-то оставаться леопардом так долго, что он, вернувшись в человеческий облик, до конца вернуться уже не мог.

Мы поцеловались, и руки наши будто автоматически обняли друг друга, прижали нас друг к другу так тесно, как только можно в одежде. Вот так он на меня действовал почти с той секунды, когда я его увидела. Страсть с первого взгляда. Говорят, она долго не длится, но пока что уже полгода и все так, как было.

Я растаяла у него в руках и поцеловала его яростно, глубоко – отчасти потому, что всегда мне этого хотелось, как только я его видела, отчасти же потому, что мне было страшно, а когда я его трогала и он меня, мне становилось лучше. Не так давно я бы на людях вела себя скромнее, но сегодня не настолько хорошо было у меня с нервами, чтобы притворяться.

Он тоже не смутился, не сказал: «Ну, не на глазах же у Ронни!», как сказал бы Ричард, а поцеловал меня с той же поглощающей страстью, держа так, будто не собирался никогда выпускать. А потом мы отодвинулись друг от друга, запыхавшись и смеясь.

– Это было для меня представление? – спросила Ронни не слишком счастливым голосом.

Я обернулась, еще наполовину в руках у Мики, посмотрела в ее сердитые глаза – и вдруг почувствовала, что готова рассердиться в ответ:

– Не все на свете для тебя делается, Ронни.

– Ты хочешь сказать, что каждый раз вы так целуетесь, когда он домой приходит? – Злость вернулась, и Ронни ее использовала. – Его не было – сколько? – час? Я видала, как ты его встречала, когда он с работы приходит, и ничего не было похожего.

– Похожего на что? – спросила я, понижая голос. Хочет ссориться – можно и поссориться.

– Как будто он – воздух, и ты им надышаться не можешь.

Голос Мики прозвучал ласково, предупредительно, будто он хотел нас обеих успокоить:

– Мы что-то прервали?

Я повернулась к Ронни полностью:

– Я имею право целовать своего бойфренда как хочу и когда хочу, не спрашивая у тебя разрешения, Ронни.

– Не надо говорить, будто ты сейчас этим спектаклем не хотела ткнуть меня мордой об стол.

– Ронни, сходила бы ты к психотерапевту, а то ей-богу, достала уже, вываливая на меня свои проблемы.

– Я тебе как подруге доверилась, – сказала она, и голос ее звучал придушенно от какой-то эмоции, которую я не определила, – а ты мне такой спектакль в ответ? Да как ты можешь.