Он пожал массивными плечами:
– Ты ее видела, Анита. Ты можешь себе представить, как мы с Банни сидим и ведем остроумную беседу?
Я не смогла сдержать смех.
– Нет, наверное… – Тут мне в голову пришла еще одна мысль. – Но зачем встречаться с девушкой, с которой невозможно разговаривать?
Он просто уставился на меня с выражением, которого я не поняла.
– А ведь ты говоришь всерьез. – Он улыбнулся почти печально, покачал головой и отвел глаза. – Ох, Анита, ты меня заставляешь чувствовать себя старым-старым циником.
– Мне извиниться?
Он поднял глаза, все еще улыбаясь.
– Нет, но этот всерьез заданный вопрос заставляет меня задуматься над моим выбором pomme de sang для тебя. Я искал хороших партнеров в сексе, доминантных, потому что пара лишних солдат никому не помешает. Я не искал умения вести беседу или кого-то с теми же интересами, что у тебя. Не искал кавалера – искал пищу и потрахаться.
– Тебе нужна женщина в организации, Огги. Одни мужики… это несколько тебя ограничивает.
– Хочешь сказать, мне не хватает женского подхода?
– Да, и здесь нет ни одной женщины из линии Белль, что согласилась бы поехать просто в качестве твоей шлюхи. Мы им пообещали, что у них у всех будет выбор.
– Это что, я должен буду за ними ухаживать?
– Именно так, – кивнула я.
– И Жан-Клод на это согласился? – спросил Октавий.
Я кивнула:
– Он дал слово, что никто не будет принужден к сексу против воли.
– Ох, – сказал Огги – и рассмеялся. – Ухаживать… я же уже сотню лет этого не делал. Интересно, помню ли еще.
– Мастер города, – произнес Октавий, – не обязан ухаживать. Он отдает приказы.
– Для такого подхода ты выбрал не тот город, – сказала я.
– Ты в этом так уверена?
– Абсолютно.
– Попробуй Хэвена, – сказал Огги. – Если он тебе не понравится, мне придется посылать домой за менее доминантной заменой.
Я посмотрела на стоящего передо мной высокого мужчину. Он смотрел на меня со спокойной улыбкой, а я ему не верила. Эта физиономия была его версией коповской маски. Способ спрятать что угодно.
Хэвен грациозно опустился на колени и оказался ненамного ниже меня. Я мысленно добавила к его росту по крайней мере дюйм. Он засмеялся – веселым смехом, с виду таким искренним.
– Видела бы ты свое лицо – сколько подозрительности! Я всего лишь подумал, что так ты сможешь выбрать – запястье или шея. Если бы я стоял, тебе бы до шеи не дотянуться.
Вполне разумно, так почему же мне оно так не понравилось? Не было другого ответа, кроме того, который возник у меня, как только я его увидела. В такой близости от него включалась та примитивная часть мозга, которая сохраняет тебе жизнь, если с ней не спорить. Коснуться его – это чем-то опасно, но чем? С этой примитивной частью мозга трудность в том, что она не уговаривает, не объясняет – она просто чует. Можно ведь просто прикоснуться к нему, потом отказаться. Он себе уедет в Чикаго, все довольны.
Я потянулась к его руке, он ее мне дал. Я подумала, будет ли такой же удар энергии, как с Пирсом, но это оказалась всего лишь теплая рука. Очень пассивно лежащая в моей, но, когда я отодвинула рукав пиджака, под ним оказался рукав рубашки с настоящими запонками.
– Черт!
– Тебе не нравятся запонки?
Я посмотрела на него недовольно:
– Это такая возня – их расстегивать…
Он снова улыбнулся мне, но на этот раз глаза не были так же нейтрально-приветливы. В них сверкнул холод – и почему-то мне от этого стало проще. Люблю правду… почти всегда.
– А отчего ты улыбнулась? – спросил он с едва заметной неуверенностью. Уже приятно.
– Так просто.
Я провела рукой по его щеке, повернула ему голову, выставляя линию шеи над воротником рубашки, наклонилась к нему, опираясь одной рукой на плечо для равновесия, другой прикасаясь к щеке. Шея – это куда интимнее запястья.
Я хотела всего лишь приложиться губами к шее, но, когда вдохнула запах его кожи, все мои добрые намерения разлетелись. Так тепло от него пахло, так неимоверно тепло…
Я прильнула лицом к этой теплой, гладкой линии так близко, что дуновение мысли могло бы вызвать контакт моих губ с его кожей, но я не коснулась его, только вдохнула его запах. Теплый, с едва заметным оттенком какого-то одеколона, мыла, и под всем этим – запах его тела. Человеческий запах, а еще глубже, где мое дыхание горячей струей отражалось от него, мускусная струйка кошачьего запаха. Чище, не такого острого, как запах леопарда. Но именно что кошачьего. Не волк, не собака. Я вдыхала аромат льва, поднимающийся от шкуры, будто его вызывало мое дыхание.
Руки скользнули вниз к его спине, по плечам, я обернулась вокруг него. До сих пор он вел себя прилично, держа руки по швам, но сейчас потянулся ко мне, обнял меня силой этих рук, пальцев, вминая их в меня через ткань одежды.
– О Господи! – услышала я его шепот.
Нежнейшим поцелуем – легким, как перышко, – я приложилась к этой горячей, гладкой коже, но этого было мало. То, чего я хотела, я ощущала как запах под этой поверхностью. Запах крови, сладкий, металлический, и я лизнула эту шею, лизнула теплый, прыгающий, живой пульс. Хэвен вздрогнул в кольце моих рук.
Чей-то голос донесся до меня:
– Анита, Анита, не надо!
Я не знала, чей это голос и не понимала, о чем это он. Мне нужно было ощутить вкус этого пульса, его биение у меня между зубами, чтобы он вырвался, обжег мне рот.
Перед глазами у меня возникло запястье, пахнущее леопардом. Мика звал меня обратно с той зыбкой грани, где я качалась.
– Анита, Анита, что ты делаешь?
Я не отплелась от тела Хэвена, только подняла лицо к Мике.