– Знаешь, Огги, все, что у тебя изо рта вылетает, только углубляет яму.
– Что это значит?
– Ты у нее в дерьмовом списке, – пояснил Мика, – и закапываешь себя все глубже в эту кучу дерьма. – Он улыбнулся.
– Чего это ты скалишься?
– Я думал, ты можешь оказаться угрозой для организации нашей жизни, но ты не можешь вести себя прилично хоть сколько-нибудь долго, чтобы представлять собой угрозу для любого мужчины из ее жизни.
– Жан-Клод уже пригласил меня снова попробовать товар.
– Попробовать товар? – переспросила я. – А это что за такое я слышу? Я, значит, товар, который пробуют? Ой, хрена с два.
– Видишь? – спросил Мика. – Продолжай в том же духе, и ardeur больше никогда не попробуешь.
К нам подошел Жан-Клод.
– Ты крайне неосторожен со словами, Огюстин. Очень на тебя не похоже – такая неполитичность.
– Он боится, – сказал Натэниел. Он подошел ко мне, обхватил меня руками за талию, прижался своей наготой к моей спине. Мне не надо было оглядываться, чтобы узнать выражение у него на лице – оно появилось у него только недавно в моем присутствии. Обладаю, говорило это лицо, моя, говорило оно. Я готов делиться, но это мое. Обычно оно бывало у него, лишь когда кто-то себя не так вел или кто-то ему не нравился. Кажется, в оценке Огги мы все были согласны. Исключительно неприятный тип.
– Чего это я боюсь, кисонька?
– Боишься того, что так сильно хочешь Аниту.
От этого ответа я напряглась, но Натэниел прижался еще теснее, и меня отпустило. Он положил подбородок мне на плечо, коснулся щекой щеки – получилось, наверное, как на фотографии помолвки. В одном Огги был прав: Натэниел отлично умел играть в игры, когда хотел. Играл он все меньше и меньше, и ему все больше нравилась его жизнь, и он сам, но играть он не разучился.
– Тебе не нравится, что ты кого-то вообще так сильно хочешь. Ты в этом видишь слабость, – сказал Натэниел. – И ты все лучше понимаешь, как трудно может быть с Анитой.
Я повернулась к нему, заставила его повернуть голову, чтобы смотреть в глаза.
– Так ты считаешь, что со мной трудно?
Он усмехнулся в тридцать два зуба:
– Я люблю, когда меня подавляют.
Я стала было объяснять, как усердно трудилась, чтобы он не был никем подавляем, и тут сообразила, что значит эта усмешка. Он меня дразнил. Я попыталась посмотреть на него сурово, но мне не хватило серьезности.
– Не допусти, чтобы твое смущение было виной твоего отстранения, Огюстин, – сказал Жан-Клод.
– Что это значит?
– Это значит, что если ты будешь и дальше так себя вести и так разговаривать с ma petite, я окажусь не в силах предложить тебе ardeur от нее.
На миг у Огги что-то в глазах мелькнуло – мне показалось, похожее на страх.
– Может быть, я глуп и не понимаю, но я приехал к ней в поисках Джулианны, а нашел Белль.
Лицо Жан-Клода стало совершенно неподвижным:
– Что заставляет тебя так говорить?
– Я почти за шестьсот лет видел только двух женщин, которых ты любил, Жан-Клод. Не по своей воле ты любил Белль Морт, она решила за тебя. Но любить Джулианну – это был твой выбор. Я думал, что если ты наконец снова полюбил, то это кто-то, на нее похожий. Я думал, что суровый разговор и опасность – это только маска. Думал, что если поскрести поглубже, Анита будет очень похожа на ту единственную другую женщину, которую ты любил. – Огги покачал головой. – Да, физический тип тот же, миниатюрная брюнетка, но все остальное… – Он снова покачал головой. – Боже мой, Жан-Клод, Господи Боже мой, неужели ничего нет постоянного в личности женщины, что тебе нравится каждый раз?
– Ты приехал с мыслью, что если на ma petite как следует нажать, она треснет и будет мягка и женственна, как Джулианна?
– Ведь не только ты, Жан-Клод, но еще и Ашер. Он ведь никогда не западал на физический тип, только на личность, и любил он ласковых, веселых, уютных женщин. Белль его обвиняла в пристрастии к крестьянкам.
– И ты решил, что если одна и та же женщина составила счастье нас обоих, то она должна подходить под критерии нас обоих.
Огги кивнул.
– Логично, – сказал Жан-Клод. – Неверно, но логично. Это твое свойство я забыл.
– Забыл что?
– Что ты пытаешься сделать из любви и чувств нечто логичное, нечто доступное пониманию.
Огги нахмурился:
– Ты надо мной насмехаешься?
Жан-Клод покачал головой:
– Нет, но я бы тебе напомнил, что Ашер нашел Джулианну сам. Я любил ее всем сердцем и всей душой, но выбирал ее не я. Я полюбил ее в конце концов, но начал не я.
– Значит, у меня были ложные данные.
– Можно и так сказать, – согласился Жан-Клод.
Огги посмотрел на меня, на охватившего меня Натэниела.
– Мика прав. Я мыслю, как лев. В Натэниеле я не вижу проблемы, потому что он покорный. И я испытываю необходимость утвердить себя как самого доминантного из доминантов в твоей постели. Но их, черт побери, целая куча.
Я пожала плечами, держа руки Натэниела как держат шаль, чтобы не соскользнула.
– И потому ты пытался схватить Мику, и потому таращился на него, как на уличную шлюху?
Огги пожал плечами:
– Может быть.
– Так вот, я этой мачистской хрени не понимаю и понимать не хочу. Свою доминантность упражняй, когда меня не будет.
Огги ткнул пальцем за спину, привлекая наши взгляды к Ноэлю. Тот все еще стоял на четвереньках, ожидая, чтобы на него обратили внимание.
– Ты говоришь, ваш местный Рекс управляет своим прайдом не так, как все.
– Да, – ответил Мика.
– А его лев реагирует так, будто знает правила.
– Прайд Джозефа знает, что значит быть львом. Они просто не устраивают драку за ранг на равнинах Серенгети над каждой добычей.