– Нет.
Реквием вышел на свет, медленно, осторожно. Он был одет в свой обычный черный плащ, и ран не было видно, но двигался он так, будто они все еще болели. Кто-то замазал ему самые заметные синяки гримом, замазал умело. Чтобы заметить изменения цвета, надо было смотреть пристально, и даже тогда, не знай я, что лицо в синяках, я бы их не увидела.
Огги посмотрел на него и снова на меня.
– Почти все мы в конце концов овладеваем этим умением.
– Значит, если бы наша сила не зацепила тебя, ты бы хотел заставить меня любить тебя, любить по-настоящему, и не любить меня?
– Я так четко не формулировал, но я бы своей волей не стал тебя любить. Нет.
– Тогда ты действительно сукин сын.
Он кивнул:
– В Чикаго нет мафии, кроме старой итальянской школы. Я сумел не впустить русских, украинцев, китайцев, корейцев и японцев. Никто, никто никогда не отнимет у меня власти. Твердыни почти любой мафии разрушились, а я держу свою территорию против всех. Для этого приходится быть сукиным сыном, Анита. Хладнокровным и готовым убивать.
– Ты отлично это скрываешь, – сказала я. – Смех просто великолепный.
– Помогает притворяться человеком. Так другие боссы меньше боятся.
– Глава Вегаса – тоже мафиози старой школы.
Огги покачал головой:
– В мафии он перестал быть силой, когда сделался вампиром. Какое-то время нужно, чтобы после этого восстановиться, и когда Максимилиан стал достаточно силен, чтобы отобрать назад часть своего, времена переменились, а он остался прежним. Он силен, он правит Вегасом, но он уже не босс.
Мы стояли, глядя друг на друга. Сзади ко мне подошел Жан-Клод, коснулся моего плеча, и когда я не отстранилась, он меня обнял сзади. Выражение лица Огги, когда он увидел нас вместе, было страдальческое и почему-то мне это было приятно. Если бы вышло, как он хотел, я бы сейчас стояла околдованная, а он – хладнокровный и спокойный. Злобный гад, подумала я, но все равно с этой мыслью не могла освоиться.
– Ночь уходит. Скоро надо будет переодеваться к балету, – сказал Жан-Клод.
– Да-да, – кивнул Огги.
– И нужно решить, не слишком ли опасна ma petite, чтобы ее выпускать к мастерам городов.
Огги снова кивнул:
– Я помогу тебе это понять, если сумею. Я у тебя в долгу за нарушение гостеприимства. А у Аниты – за то, что пытался с ней сделать. – Он отвернулся от нас обоих, глядя в пространство. – Давно не бывало такого, чтобы я ощутил всю тяжесть собственной силы. И я забыл, как это адски больно.
– Прошу прощения…
За нами стоял Ноэль.
Мы оба обернулись и посмотрели на него. Не знаю, что он увидел у нас на лицах, но попятился он быстро, от нас подальше, чтобы не дотянулись.
– Можно мне подойти?
– Нет, – сказал Огги.
– Да, – ответила я.
Мы посмотрели друг на друга.
Ноэль рухнул на четвереньки. Не поклонился, а рухнул, прямо где стоял.
– Я не знаю, что мне делать, я не могу угодить обоим сразу.
– Какая тебя муха укусила, Огги? – спросила я.
– Он задал вопрос, я дал ответ, – сказал он.
– Ладно, ты ответил за себя, а не за меня.
Я шагнула прочь от Огги, к Ноэлю. Огги схватил меня за руку выше локтя.
Я напряглась, но вырываться не стала – соревнование в грубой силе было бы не в мою пользу. Я посмотрела на него, на его руку у меня на руке, снова на него.
– Так делать нельзя.
– И нельзя просто уходить от меня, чтобы подойти вот к такому низшему.
– Ты хочешь когда-нибудь еще испытать ardeur, Огги?
Он на миг задумался, но я знала, что это своего рода представление. Может, он и был озадачен, но очень старался изобразить озадаченное человеческое лицо.
– Ты знаешь, что да.
– Тогда убери руку, или больше ты до меня не дотронешься.
Мы еще посмотрели друг на друга, потом он меня отпустил.
– Мне говорили, что ты очень сильна, опасна и скора на руку убивать. Чего не просек ни один из моих шпионов – это что опаснее всего в тебе твоя сила воли. Господи, сколько решимости в этих глазах! – Он покачал головой. – Да, ты говоришь всерьез. Ты действительно отсекла бы меня из-за этого.
– Чертовски верно.
– Всего за то, что я схватил тебя за руку?
– Потому что ты ведешь себя так, будто мною владеешь. У меня хозяев нет.
Мика встал с двойного кресла и направился к нам. Это привлекло внимание Огги.
– Твой лев покалечил Тревиса и избил Ноэля. Я думаю, ты им должен это как-то компенсировать.
– Слышу леопарда, – ответил Огги. – Так прагматично, такая готовность договариваться.
Прозвучало это так, будто качества эти очень плохие.
– А ведь действительно каждый похож на своего подвластного зверя, – сказал Мика.
Огги кивнул.
– Для тех, кто не понял, нельзя ли объяснить подробнее? – спросила я.
Ответил Мика:
– Среди всех кошачьих львы – самое агрессивное общество. Быть львом – это значит всегда быть готовым защитить свое место в прайде. Если только ты не крайне доминантный, не выдающейся силы или не умеешь внушить всем такой страх, чтобы тебя оставили в покое. Ноэль и Тревис – подчиненные, а Огги обращается с ними так, будто он – доминантный лев. В большинстве прайдов со всеми самками спариваются только немногие доминантные львы.
– Прайд Джозефа живет не так, – сказала я. – Он по способу управления куда ближе к леопардам.
Мика кивнул:
– Прайд Джозефа – это исключение, Анита. Помнишь, я же несколько лет провел в смешанной группе. Иметь дело со львами – это может тянуться вечно, потому что каждая мелочь – повод для соперничества. Джозеф мыслит больше как леопард – весьма разумно, особенно для льва.
– Подкаблучник он, как мне говорили, – бросил Огги. – Его жена не потерпела бы, если бы пришлось делить его с другими.