Огги смотрел на него, и на лице его было страдание. Он видел Жан-Клода, понимал потенциал этого тела и знал, что получить его однажды – еще не значит, что ты получишь его снова. Жан-Клод играл жестко, создавая положение, которое может дать ему преимущество. По выражению лица Огги было видно, насколько велико сейчас преимущество Жан-Клода.
Если это была любовь, истинная любовь, разве не тяжело должно было быть мне видеть страдающее от желания и сомнения лицо Огги? Может, и должно было, но не было. Наоборот, я была довольна – мелочная, мстительная радость, которая всегда обещает по-настоящему плохие отношения. Есть разные виды любви, я это давно узнала – не больше любви и не меньше, а просто разные. Может быть, то, что умел вызвать в тебе Огги, не было все-таки истинной любовью. Может быть, это была любовь, которая приходит быстро, а уходит медленно, но пока она есть – это только ссоры, страдания, испещренные моментами отличного секса, и так до тех пор, пока у кого-нибудь не хватит решимости покончить с ней и уйти.
Огги повернулся страдающим лицом ко мне:
– Вы отвергаете меня оба, – сказал он с неподдельным изумлением и посмотрел на Жан-Клода. – Я понимаю Жан-Клода, он маневрирует ради власти, хотя моя гордость уязвлена. Наверное, не так хорошо действую я на других мужчин, как сам думал.
Жан-Клод ответил, все так же склонив голову на руку.
– Если я сейчас пощажу твое самолюбие, то могу потерять набранное преимущество.
Огги кивнул:
– Это я понимаю. – И снова посмотрел на меня: – Но ее я не понимаю. Я знаю, что с женщинами обращаться умею. Черт побери, я восхитительный любовник.
Я засмеялась – не могла сдержаться.
Он посмотрел на меня неприятным взглядом:
– Ты не согласна?
Я покачала головой:
– Нет, ты потрясающий. – Прозвучало так, будто я не имела этого в виду, хотя я говорила искренне. – Может, я просто люблю, чтобы мужчина был чуть поскромнее.
Он ткнул пальцем в Жан-Клода:
– Если он когда-либо был скромен в оценке своих постельных умений, то эта скромность ложная.
– Что ж, спасибо, – отозвался Жан-Клод.
Огги покачал головой:
– Я не об этом.
– А о чем ты? – спросила я.
– О том, что в его теле косточки скромности никогда не было.
Я нельзя сказать, чтобы была с этим не согласна, но Огги не заслужил объяснения, которое пришлось бы давать, так что я не стала развивать тему.
– У каждого есть право на свое мнение.
– Это значит, что ты со мной не согласна, – заключил Огги.
– Это значит то, что я сказала.
Огги перевел взгляд на Мику. Смотрел на него и смотрел, смотрел так, как обычно мужчины смотрят только на женщин. Как будто ему очень интересно было увидеть Мику без одежды.
– А я вот тут стою совершенно голый, и ты на меня даже не посмотришь, – сказал Натэниел. – Мне обидеться?
Он вышел на несколько шагов перед Микой, перебрасывая волосы за спину, и его тело стало обрамлено ими. Так он стоял, глядя на вампира. Глядя на него лавандовыми глазами, показывая прекрасное тело.
– Может быть, я тоже люблю некоторую скромность, – ответил Огги.
Натэниел мускулистыми руками прикрылся, сбросил волосы вперед через плечо, жеманно оглядел себя, свои волосы, тело, сделал невинные глаза и показал лицо такое молодое, каким он сам по годам был. Никогда не понимала, как у него это получалось, но умел он изобразить невинность с волос до ногтей на ногах. Спрятать изъеденные мудростью глаза и быть совершенно простодушным.
Огги расхохотался – своим светлым, счастливым смехом.
– А молодец. – Он повернулся к Жан-Клоду: – И откуда ты набрал столько красивых мужчин?
– Это не я.
Огги поднял глаза с Натэниела на меня:
– Анита, у тебя глаз наметан на таланты.
– Они для меня не таланты. Это люди, которые мне дороги, и я ими не играю.
Он показал на Натэниела:
– Этот вот играет, и отлично играет, я думаю.
Я кивнула:
– Натэниел такие игры любит больше, чем я, и чем Мика, но с нами он в них не играет.
Огги посмотрел на меня взглядом, явно намекающим на мою наивность.
– Кто шлюхой был, шлюхой и останется, Анита.
– Это специально сказано так зло? – спросила я.
– Я думал, ты любишь честность.
– Это специально сказано так зло, – сказал Мика.
– Я узнаю шлюху с первого взгляда, потому что сам был шлюхой. И Жан-Клод, и Ашер, и Реквием, и Лондон. И не забудем упомянуть дам: Элинор, Кардинал – все, кто принадлежат к линии Белль, все шлюхи. Мы созданы, чтобы ими быть.
– Натэниел – не шлюха, – сказала я и потянулась к нему.
Он отстранился, обернулся ко мне потерянными глазами.
– Был ведь.
– Ты хорошо нас изучил перед поездкой, – сказал Мика.
– А то, – ответил Огюстин.
Я взяла лицо Натэниела в ладони и попыталась взглядом выразить, как много он для меня значит. То, что он в этом взгляде увидел, вызвало у него улыбку, едва заметную. Он накрыл мою руку своей, прижал к лицу.
Мика встал перед нами:
– Ты знал, что так на меня смотреть – оскорбление. Натэниел вступился, привлек твое внимание, потому что ему это не было неприятно. И то, что он меня защитил, тебе не понравилось. Почему?
Жан-Клод поднял голову, скрестил ноги по-турецки, демонстрируя гибкость, но при этом остался вполне «благопристойным» – другого слова не подберу.
– Я знаю, почему.
– Почему? – спросила я, обнимая Натэниела за плечи.
Жан-Клод и Огги переглянулись.
– Если ты думаешь, что так хорошо читаешь мои мысли – давай, – предложил Огги.
Жан-Клод слегка кивнул и посмотрел на нас.
– Огюстин предпочитает женщин мужчинам, но надо быть очень, очень гетеросексуальным, чтобы не заметить красоту этих двоих. В его защиту могу сказать, что вы действительно упали к нему на колени. Он повел себя восхитительно. В нашем собственном поцелуе есть вампиры, которые не проявили бы подобной сдержанности. Он нанес весьма малозаметное оскорбление, которое вы восприняли как огромное. Мы с Анитой не бросились наперебой признаваться ему в любви, и это его раздражает. Озадачивает. А потом вы, двое животных, что в его глазах куда ниже вампира, тоже его оскорбляете. Но, думаю, это еще не все. – Он посмотрел на Огги. – Дело в том, думаю, что Натэниел воспользовался своим единственным даром, чтобы защитить Мику. Это вызвало старые воспоминания, Огюстин? Неприятные?