Потом она обратилась к Тревису и Ноэлю:
– Вы двое, давайте с нами.
– Мы не охранники, – возразил Тревис. – Джозеф нас послал подчиняться Аните, а не тебе.
– Нашел время цепляться к мелочам, Тревис! – ответила я, и спокойствие в моем голосе уже начало давать трещину.
После этого он перестал спорить и вышел. Следом за ним вышел Ноэль, зажимая под мышкой учебник и рюкзак. Клодия, выходя, на меня оглянулась. Я чуть не позвала ее обратно, но сдержалась. Близкими подругами мы не были, но я ей доверяла. Я доверяла Мике и – в определенной степени – Ричарду. Но они не были нейтральной стороной, а нам могло понадобиться беспристрастное мнение кого-нибудь, не столь заинтересованного лично. Дверь за Клодией закрылась раньше, чем я успела ее попросить остаться. Решение принялось само собой.
Доктор Норт отправил за дверь всех интернов, кроме трех. Таким образом, у Мики и Ричарда оказалось достаточно места, чтобы стать в головах кровати с противоположной стороны от ультразвукового аппарата. Я могла протянуть им только одну руку, и ее взял Мика. Ричард удовлетворился тем, что взял меня за плечо, но – благослови его Господь – не стал по этому поводу спорить. Может быть, реалии взрослой жизни наконец-то до него дошли, и капризы прекратятся. Можно на это надеяться.
Мне пришлось снять жакет, отчего на свет Божий явился пистолет в наплечной кобуре. Я закрепила ее запасным ремнем, который хранила у Жан-Клода, но уже на два ремня стало меньше, так что скоро придется посылать Натэниела их закупать. Единственная женщина-интерн все поглядывала на пистолет, косилась то и дело, будто никогда не видела.
Ремень пришлось сдвинуть, нижнюю часть ремней расстегнуть, чтобы доктор мог спустить мне джинсы на бедра. Пистолет не остался на месте, когда я снова легла на кровать, и пришлось сдвигать его двумя руками. Наверное, можно было бы и одной, не отбирая руку у Мики, но мне хотелось ощущать прикосновение пистолета. Единственная это у меня на тот момент была замена любимого одеяла или мягкой игрушки – если не считать Мики и Ричарда. А поскольку оба они слегка были виноваты в том, что я во все это влипла, у меня смешанные были чувства насчет цепляться за кого-нибудь, кто хоть отдаленный шанс имел оказаться причастным к моей беременности. Впервые я задумалась, действительно ли вазэктомия у ликантропа стопроцентно надежна.
– Будет немножко холодно, – предупредил доктор Норт и размазал мне по животу какой-то прозрачный гель. Холодно было, но зато можно было мысли занять чем-то другим, что я и сделала.
– Мика сделал вазэктомию три года назад. Мы его не рассматривали как потенциального отца, но он ликантроп, и…
Доктор Норт перевел взгляд на Мику:
– Вам просто прижгли концы или поставили серебряные скобки?
– И то, и другое. Я полгода назад проделал анализ, и все оказалось чисто.
– Я слыхал об использовании серебряных скобок. Вам известно, что при таких вазэктомиях было отмечено два случая отравления серебром?
Мика покачал головой:
– Нет, я не знал.
– Вам стоит сделать анализ крови на уровень серебра, просто на всякий случай. – Доктор Норт посмотрел на меня с очень добрым лицом. Вполне профессионально. Потом взял в руки толстый кусок пластика.
– Вот этим я сейчас проведу по вашему животу. Больно не будет.
Я кивнула:
– Вы уже объяснили, как это работает, док. Давайте делайте.
Он стал водить этой толстой палкой мне по коже, размазывая при этом гель. Я смотрела на экранчик вроде маленького телевизора у него за спиной. Он тоже на этот экран поглядывал. Экран был серый, белый и черный, и размытый. Если бы это был мой домашний телевизор, я бы позвонила в кабельную компанию и устроила им веселую жизнь. Доктору, очевидно, изображения на экране говорили больше, чем мне, потому что он поглядывал на экран и передвигал свой жезл. Потом он просто стал двигать жезл, не отрывая взгляд от экрана.
– Вот черт! – сказал самый высокий интерн жуть до чего разочарованным голосом.
Норт даже не глянул на него, просто сказал:
– Вон отсюда.
– Но…
– Вон, я сказал.
Мой добрый доктор вдруг стал таким серьезным и зловещим, каким я не видела. У него была идеальная доброжелательная манера обращения с пациентами, но сейчас до меня дошло, что пациентами она и ограничивается. Меня это устраивало.
– А что случилось? – поинтересовался Ричард. Он перегнулся через меня, пытаясь расшифровать картинки.
– Что вы там видите, чего не вижу я? – спросила я.
– Ничего не случилось, мистер Зееман, – ответил доктор Норт, не оборачиваясь. – А что я вижу? Ничего.
– Что значит – ничего? – спросил Мика, и впервые я уловила в его голосе нить напряжения. Железное самообладание дало едва заметную трещинку.
Норт повернулся ко мне, улыбаясь:
– Вы не беременны.
Я захлопала глазами:
– Но тест…
Он пожал плечами:
– Редкий, очень редкий ложноположительный результат. Анита, у вас ни один проведенный нами анализ не дал результатов в пределах нормы, отчего же нам удивляться, что домашний тест на беременность тоже запутался в вашей биохимии?
Я уставилась на него, еще не желая верить.
– Так это точно? Я не беременна?
Он покачал головой, приставил этот пластиковый наконечник мне к животу и очертил на удивление маленький кружок.
– Вот здесь было бы видно. Крошечный был бы комочек, но был бы виден, если бы существовал. Но его нет.
– Так откуда же положительный результат на синдромы Влада и Маугли?
– Точно не знаю, но готов предположить, что те же энзимы, которые ищет тест, присутствуют и дают положительный результат, если вы сами – ликантроп. Тест рассчитан на людей, а не на матерей, которые сами тоже ликантропы.