Пляска смерти - Страница 72

К оглавлению

– Ну ведь не спорю же?

– Уже нет, – ответил Натэниел.

Я хлопнула его по плечу.

– Сильнее, если хочешь, чтобы было больно, – осклабился он.

Я не стала бить его еще раз:

– Слишком тебе это в кайф.

Он улыбнулся шире.

– Уже не я один не готов, – заметил Жан-Клод.

Я опустила глаза на двоих других. Жан-Клод был прав – они определенно не были готовы.

– Слишком долго разговаривали, – пояснил Натэниел.

Я ожидала, что мне будет неловко при мысли о троих мужчинах и обо мне одной, когда нет препятствий для секса. Ожидала, но никакой неловкости не было. Я ждала, что мне станет неуютно, но… вот не стало, и все.

– Это я могу исправить, – сказала я и стала сползать по кровати, поворачиваясь к Натэниелу и целуя его тело сверху вниз, но тут мне пришла в голову мысль. Посмотрев на Жан-Клода, стоящего все так же на коленях, я ее высказала:

– Ты не спросил мнения Натэниела.

– Мика – твой Нимир-Радж, а Натэниел – нет.

– Но все равно он мой возлюбленный.

– Все нормально, Анита, – сказал Натэниел, поглаживая меня по плечу. – Спасибо, что обо мне подумала, но мне без разницы, что меня не спросили.

Я подняла на него глаза – почти от его паха. Если ему это время и показалось неподходящим для задушевных разговоров, он вслух такого не сказал.

– Отчего это тебе без разницы?

– Жан-Клод прав. Я не вожак, и меня это устраивает. Если бы все мы были полностью доминантны, наша милая домашняя жизнь не сложилась бы так удачно.

– Но то, что ты не доминант, еще не значит, что твое мнение не учитывается.

– Нет, – согласился он, тихо засмеявшись. – Но это значит, что у меня не так уж много мнений.

– Но…

– Ты хочешь, чтобы я был более доминантным? – перебил он.

– Да, хотелось бы, чтобы ты высказался.

– Высказываюсь. Пососи – и будем трахаться.

Я заморгала, уставилась на него на пару секунд. Потом просто пожала плечами:

– О’кей.

Глава двадцатая

Я сделала, что он хотел, и еще много чего. Руками и ртом я снова довела Мику и Натэниела до той гладкой твердости, что была у них до задушевных бесед. А бесед этих с меня на сегодня хватило. Я хотела трогать, и чтобы меня трогали. Секс – единственное время, когда я даю себе волю, отпускаю все страхи, тревоги, комплексы – все уносится прочь. Во время секса я сосредоточена на сексе. Единственное для меня время без сомнений и передумываний.

Обоих их я держала в руках. Когда я в первый раз попыталась играть с ними обоими, оказалось, что это не получается. Трудно было одинаково сосредоточиться на обеих руках, а когда держишь в руках такую деликатную часть мужского тела, желательно сосредоточиться. Но умение достигается упражнением, и сейчас я уже умела. Умела держать каждого в руке, и поглаживать, и играть. Наконец-то нашлось дело, где я одинаково владею правой и левой рукой.

Жан-Клод остался сидеть в ногах кровати, присоединиться к нам не пытался. Я посмотрела на него, на его осторожное лицо. Он ясно обозначил свою позицию: простым зрителем он быть не хочет. А я никогда не пыталась занять троих мужчин одновременно. Обниматься, делиться кровью – да. Но не в сексе.

Я подползла к нему – он выбрал место как можно дальше на кровати. Думал ли он, что я заставлю его только смотреть, и трогать его не буду? Сама непроницаемость его лица говорила, что да, он так думал. Мне явилось воспоминание – не видение, а всего лишь воспоминание, просто не мое – то есть исходно не мое. Я увидела Белль в большой кровати, так похожей на вот эту. С нею было еще двое вампиров. Я смотрела на нее от изножия, где она привязала меня к стойкам. Веревки тянули плечи слишком туго, но она и хотела, чтобы было слишком. Хотела меня наказать. Привязала к той кровати, где учила меня – нас – какие могут быть желания. Беспомощная, связанная, знающая, что мне не коснуться ее и никто не коснется меня. В отдалении от нее мы не могли противостоять своей тяге к ней, но вот так, ощущая запах ее кожи и пота, мы только и могли хотеть ее. Она была наркотик, и единственный способ спастись – это было никогда не получить нового глотка, нового укола, новой ее дозы.

Я вырвалась частично из воспоминаний, обретя способность думать: это Жан-Клод был привязан к той кровати, а не я. Слишком высокое для меня тело было, слишком мужское. Не я, но воспоминание продолжало жечь, и сохраняло на его лице это осторожное выражение.

Я тронула его за лицо ладонью, постаравшись выразить, как огорчает меня, что с ним происходили такие страшные вещи. И что меня там не было, чтобы его выручить. Мы сейчас слишком плотно закрывались собственными щитами, чтобы он мог прочесть мои мысли, наверное – как и я его, – но он видел то, что я хотела показать. И со вздохом, похожим на всхлип, он приник ко мне, поцеловал меня, будто выдохнул сквозь губы, и я целовала его так, будто он был последней каплей воды в умирающем от жажды мире.

На языке я ощутила сладкий металлический вкус крови, и Жан-Клод отдернулся.

– Прости, ma petite…

Я прервала извинение поцелуем, впившись в его рот, и он рухнул в этот поцелуй, держа меня ладонями, и его нагота вдавилась в меня, как только могла. Единственное, почему не ответило его тело – оно не могло, пока он голоден.

Я оторвалась от поцелуя, задыхаясь, ощущая во рту вкус собственной крови. И капелька крови дрожала на нижней губе.

Он снял эту капельку поцелуем, глядя на меня пристально, стоя передо мной на коленях, и лицо его исказила жаркая гримаса удивления и восторга, будто я что-то невероятное сделала. А ничего такого. Я просто решила больше не стоять у себя на дороге, да и ни у кого.