– Роскошь, – повторил Ричард. – Анита, это не роскошь, это мораль. Это совесть. Не предмет роскоши, а то, что отличает нас от зверей.
Так, опять с того же места, – подумала я. А вслух сказала:
– Ричард, у меня есть совесть, и свои моральные правила тоже есть. Сомневаюсь ли я иногда, не стою ли на стороне зла? Да, иногда бывает. Думаю, не распродаю ли душу по частям ради выживания? Да, иногда думаю. – Я пожала плечами. – Такова цена за жизнь в реальном мире, Ричард.
– Это не реальный мир, Анита. Не обычный будничный мир.
– Нет, но это наш мир.
Я стояла к нему лицом, почти на расстоянии прикосновения. Он держал себя в руках: его сила лишь слегка ощущалась в воздухе теплой тяжестью.
Он взмахнул руками, обводя гостиную:
– Не хочу я здесь быть, Анита! Не хочу жить там, где у меня выбор: либо делиться тобой с другими, либо будут погибать люди! Не хочу такого выбора!
Я вздохнула, показывая, что я устала, что мне грустно и что мне очень жаль.
– Было время, когда я с тобой согласилась бы, но кое-что в моей жизни мне очень нравится. Я ненавижу ardeur, но то, что принес он в мою жизнь, я принимаю с радостью. Мне бы хотелось попробовать жизнь за белым штакетником, но вряд ли даже без ardeur'а и вампирских меток она бы мне понравилась.
– А я думаю, что да.
– Ричард, кажется, ты меня не видишь. Не видишь, кто я.
– Это ты мне говоришь? Если я не закрываюсь щитами, я даже сны твои вижу и кошмары тоже.
– Но ты все еще пытаешься запихнуть меня в коробку, которая мне была не по размеру, еще когда мы только познакомились. И себя ты тоже пытаешься упихнуть в ящик, где половина тебя не поместится.
– Неправда, – замотал он головой. – Неправда.
– Какое из утверждений? – уточнила я.
– Мы бы смогли, нашли бы наш вариант с белым штакетником, если бы не он.
Ричард показал на Жан-Клода.
Жан-Клод сидел с совершенно безмятежным, непроницаемым лицом, будто боялся хоть слово произнести.
– Не надо переваливать наши трудности на Жан-Клода.
– А что? Ведь это правда. Если бы он оставил нас в покое, не поставил бы на нас своих меток…
– Тебя бы уже на свете не было.
– Что? – Ричард наморщил брови, глядя на меня.
– Без дополнительной силы меток Жан-Клода ты бы никогда не смог убить Маркуса и взять власть в стае.
– Неправда.
Я посмотрела на него пристально:
– Ричард, я там была. Это правда. Ты был бы мертв, а я бы продолжала спать одна, в компании мягких игрушек и пистолетов. Ты бы погиб, а я бы умерла душой, умирала от одиночества, не только потому, что не было бы тебя, а потому что жизнь моя была пуста. Как у многих и многих, кто делает работу полицейских. Я и моя работа – это было одно и то же, ничего сверх у меня не было. Жизнь моя была полна смертей и ужасов, и попыток опередить, предупредить следующий ужас, и я проигрывала эту битву, Ричард, теряла себя задолго, задолго до того, как Жан-Клод меня пометил.
– Я тебя просил оставить работу в полиции. Я говорил, что она тебя сжирает.
Я покачала головой:
– Ричард, ты меня или не слушаешь, или не слышишь.
– Может, я не хочу тебя слышать, а может, я прав, и это ты не слушаешь.
Нас разделяло два фута, но с тем же успехом это могли быть тысячи миль. Есть расстояния, состоящие из куда более труднопреодолимых вещей, чем какие-то там мили. Мы смотрели друг на друга через бездны непонимания, страдания, – и любви.
Я попыталась в последний раз.
– Допустим, что ты прав. Допустим, что Жан-Клод оставил нас в покое, и возникла эта твоя идиллия. Все равно я бы не оставила работу в полиции.
– Ты же сама только что сказала: она убивала тебя, эта работа.
Я кивнула:
– Если что-то сделать трудно или тяжело, это еще не значит, что ты этого делать не станешь.
Мне показалось, что тут я заговорила не только о полицейской работе.
– Ты же сказала, что я прав?
– Я сказала: допустим, что ты прав. Допустим, что без Жан-Клода мы нашли бы способ. Но мы привязаны к нему, Ричард. Мы – триумвират силы. Что изменилось бы, будь жизнь иной – на самом деле не важно.
– Как ты можешь так говорить?
– Потому что важно другое, Ричард: мы имеем дело с реальностью – сейчас, сию минуту. Есть вещи, которых не вернешь, и мы все вместе должны постараться как можно лучше распорядиться тем, что в нашей жизни реально.
Лицо его заледенело от злости. Терпеть я не могу, когда у него такое лицо, потому что оно и пугает – и красивее, чем когда-либо, и все, что отвлекает взгляд от этой изумительной красоты, будто ветром сдувает.
– И что в нашей жизни реально?
Сила его потекла по комнате горячей водой, горячей, чем в ванну наливают. Охранники стали неловко переминаться с ноги на ногу.
– Я – человек-слуга Жан-Клода. Ты – зверь его зова. Мы – триумвират силы. Этого нам не переменить. Мы с Жан-Клодом оба – носители ardeur'а. Нам обоим нужно питать этот голод, и это не изменится.
– Я думал, ты надеялась научиться питаться на расстоянии в клубах, как делал Жан-Клод при власти Николаос.
– Это наносило ущерб его силе, чего и добивалась тогда Николаос. Я не собираюсь делать нас инвалидами в смысле магии из-за собственной застенчивости. Хватит прятаться, Ричард. Ardeur есть и останется, и мне нужно его питать.
Он мотнул головой:
– Нет.
– Что нет?
Он сбросил щиты – не знаю, намеренно или эмоции взяли над ним верх. Как бы там ни было, я вдруг услышала все его мысли громче колоколов. Он думал, что когда я возьму ardeur под контроль, то брошу Мику и Натэниела и жить буду с ним. Останусь с ним. Он все еще надеялся – вполне серьезно! – что мы когда-нибудь станем милой моногамной парочкой.