Он смотрел на меня поверх плеча Огюстина, глаза его тонули в синем пламени, будто ночное небо могло гореть. Волосы разлетелись, пряди прилипли к вспотевшему лицу. Я знала, что у меня глаза горят темно-карим пламенем, будто я сама стала вампиром. Такое уже бывало. Мы смотрели друг на друга поверх плеча Огюстина, и тяжесть росла, росла, росла…
– Ты дышишь по-другому, – шепнул Огюстин.
Я кончила с воплем, и мужчины будто ждали этого момента, будто долго и яростно сопротивлялись, чтобы этого не случилось, а теперь можно было сдаться.
Огюстин два, три раза вбил себя в меня изо всех сил, снова привел меня к оргазму, я орала и билась на полу, и только тогда он во мне взорвался. Его тело сотрясла судорога, оно пыталось еще, еще глубже в меня войти, и я вскрикнула. Жан-Клод закинул голову, зажмурив глаза, выгнулся над нами, и мы стали пировать.
Мы питались не только от Огюстина – нет, от всех его подданных, кто был на нашей территории. Я ощутила Хэвена, льва-оборотня, который судорожно бился на полу в куче упавших портьер. Бенни за рулем утратил самоконтроль и со скрежетом съехал на обочину. Пирс, корчась, сполз по стене на пол. Октавий свалился на лестнице, задыхаясь, цепляясь за каменные стены, обдирая в кровь ногти, сопротивляясь, но ничто его не могло спасти – и никого из них. Будь дело в Чикаго, мы могли бы напитаться от всех вампиров и всех зверей, обязанных Огюстину повиновением, и он бы не помешал нам. За это наслаждение он продал бы все, что осталось у него от души, и души всех, кто на него работал.
Мы выпили их до дна, их всех, мы ели, ели, ели, и пока это происходило, тело Огюстина сотрясали спазмы, и каждый всплеск наслаждения снова вызывал у меня оргазм, а мой – у Жан-Клода. Мы питались и содрогались в оргазме, пока Огюстин не затих между нами, чуть подергиваясь. Жан-Клод посмотрел на меня поверх вспотевшего тела Огюстина, и улыбался он свирепо. Он глядел на меня синими глазами, горящими так, что светилась кожа на лице. Он пылал силой, которую мы выпили, и много было этой силы, неимоверно много. Далеким эхом я ощутила, как прислонившийся где-то к стене Ричард пошатнулся от силы, которую мы набрали и разделили с ним.
Одной мысли хватило. Мика и Натэниел сидели за дверью, один оперся на стену, другой сел на пол. И Натэниел смеялся от прилива силы. Мы разделили силу со всеми нашими, со всеми. Хорошими, плохими, никакими – каждый, кто был связан с нами, допьяна напился силы и сегодня светился. Если бы существовал метафизический спутник в небе, с его орбиты было бы видно, как пылает вся наша территория.
Час ушел примерно, чтобы развести всех по местам, где каждый мог привести себя в порядок. Клодия послала за подкреплением, так что теперь разгромленная гостиная была окружена почти сплошной стеной охранников в черном. Вервольфы, крысолюды и гиенолаки – группы, с которыми у нас были договоры, – встали вокруг, пока Октавий бился в истерике. Будь у него с собой охраны больше, а у нас меньше, могло бы дойти до схватки, но когда у противника численное превосходство, плюс превосходство в физической силе, а твой мастер говорит «оставь»… в общем, Октавию пришлось утереться. Ему это не понравилось, и Пирсу тоже, а вот Хэвен, он же Куки-Монстр, был на стороне Огги. Им мы понравились.
Мы с Жан-Клодом легли в большую ванну. Костюм мой превратился в лохмотья, но пистолет и нож лежали на краю ванны. Больше ничего спасти не удалось. Мы мылись, оттирались, а теперь просто отмокали в горячей воде. Огги, наверное, уже принял душ в другой ванной, но Реквием и Ашер должны были проследить, чтобы наши гости ничего не учинили нехорошего. Поскольку оба они были мастера вампиров старше четырехсот лет, задача была им по силам. А мы уже сегодня свою долю работы сделали.
Жан-Клод полулежал, опираясь на края ванны, а я лежала в его объятиях, опираясь на него спиной. Он провел ладонью по моей руке от плеча вниз и прижал к себе крепче. И был совершенно расслаблен. Кажется, мы сегодня свою долю работы точно сделали.
Голос его прозвучал лениво, почти сонно:
– О чем ты думаешь, ma petite?
– Если бы ты не закрыл метки так плотно, не пришлось бы спрашивать. – Я ткнулась головой в ямку на его плече. – Ты их закрыл, как только мы кончили возиться с Огги. Зачем?
Он слегка напрягся, и даже руки его, обнимавшие меня, напряглись – перестали быть такими уютными.
– Наверное, боялся того, что ты можешь найти у меня в мыслях.
Голос его уже не был сонным – в нем звучала та невыразительная пустота, за которой он привык скрываться.
– И что бы я нашла? – спросила я, уже не прижимаясь к нему. Напряжение – оно заразно.
– Если бы я хотел, чтобы ты знала ответ на этот вопрос, я бы не стал закрывать метки.
Я начала было спорить, но меня остановила другая мысль. При так широко открытых метках я только случайно не вспомнила о возможном ребенке. Случай – да еще и ardeur стирает все, что к нему не относится. Сейчас страх ползком возвращался обратно, стягивая живот, напрягая мышцы. Боже мой, только бы не беременность!
– В чем дело, ma petite? – спросил он.
Я выдохнула, чуть-чуть прерывисто, и сказала:
– Знаешь, Жан-Клод, обычно я сторонница честности, но сегодня, кажется, все откровения, которые можно выдержать за один раз, я уже получила. Что бы ты сейчас ни думал, какие бы ни были у тебя мысли, я не против.
– Не против, даже не зная, что это за мысли?
Я устроилась в его руках, надеясь, что прикосновение его тела и горячей воды снимут это чертово напряжение.
– Да, – сказала я. – Да.
Он сдвинул меня вбок, держа в воде, чтобы заглянуть мне в лицо.