– Нет! – крикнула Белль и дернула меня обратно в тот же темный зал, на сотни лет назад.
Плащи слетели, тела блеснули, бледные и идеальные. Прозвучал голос Огюстина:
– Ты обещала мне ardeur.
– Я держу свое слово, Огюстин.
Жан-Клод вспыхнул темной звездой, только руку положив на голую спину другого вампира.
– Теперь я понял, – сказал Огюстин.
Он неловко повернул лицо, глядя вдоль собственного тела на Жан-Клода. А Жан-Клод встал перед ним на колени, чтобы ему удобнее было смотреть. Взяв Огюстина ладонью за подбородок, он тихо сказал, так что Белль могла и не слышать:
– Я тебе даю только попробовать. Если тебе омерзительны мои прикосновения, я могу остановиться.
Он приложился щекой ко рту Огюстина, будто целуя его в шею и давая Огюстину возможность выдохнуть ответ:
– Ты так хорошо научился владеть ardeur'ом, и так быстро.
– Oui.
– Если это – только попробовать, и если другого она мне не даст, то я хочу это.
Жан-Клод отодвинулся, чтобы заглянуть в лицо собеседнику, и взял это лицо в ладони. До меня дошло, что лицо Жан-Клода я вижу глазами Огюстина. И Огюстин увидел неуверенность в глазах собеседника.
– Ты рискнул бы ее гневом, чтобы спасти меня?
– Я не люблю заставлять силой.
Ашер встал на колени рядом с Жан-Клодом, и такого выражения на его лице я никогда не видела. Надменность, жестокость, что-то хищное – и еще что-то. Опасное и неприятное.
В воспоминание врезался голос Ашера:
– Жан-Клод, пусть Анита этого не увидит.
До этой секунды я не знала, что Ашер здесь, и ждет, пока мы выиграем или проиграем эту битву. И он видел то, что заставляет меня видеть Белль. Как она это делает?
– Все вы – кровь от крови моей, Анита. С тем, что принадлежит мне, я многое могу сделать.
Руки на моем теле, рвется одежда так, что меня дергает. Ощущение прохладного воздуха на спине. Грудь и живот Жан-Клода прижимаются к моей спине, кружево белой сорочки – только рама для наших тел. Но как только он прикоснулся ко мне, воспоминание затянулось черным, и Белль снова оказалась на краю своей большой кровати в неровном свете свечей. Гнев наполнил ее глаза медовым пламенем. Она, оказывается, не знала, что Жан-Клод дал Огги выбор – тогда, столько лет назад.
Голые руки Жан-Клода обвили мое почти обнаженное сверху тело. Он охватил меня руками, прижал меня к себе так близко, как только могли позволить пистолет и нож на спине.
Руки Огюстина все еще держали мои, как будто он не мог или не хотел отпустить меня. Но прогнало Белль прикосновение Жан-Клода – оно оборвало воспоминание.
– Твое тело может остановить меня, но я оставлю вам два прощальных подарка, Жан-Клод и Огюстин. Первый – это ardeur, который охватит вас всех троих, и если я как следует постараюсь, разольется по залу на всех, кто остался. Я ощущаю Ашера и… – она закрыла глаза, облизнула губы, – ммм, да здесь еще и Реквием. Они попытаются это сдержать, может быть, смогут… а может быть, и нет. – Тут она посмотрела на нас так, будто видела – по-настоящему видела. Столько было воли в этих глазах! – Второе – это вопрос вам и дар для Аниты. Ты еще не понял, Жан-Клод, что один из ее талантов – это перехватывать и усваивать те способности, что обращают против нее? И вот мою способность оживлять память я передаю сейчас ей – только на один раз. Я хочу, чтобы она пустила ее в ход, и не буду сопротивляться магическому умению Аниты взять эту способность. Я оставлю ей умение вызывать такую силу и еще оставлю вопрос: ты веришь, что у Огюстина и Жан-Клода был секс вот только в этот раз, и никогда больше?
Треск рвущейся материи – и Жан-Клод прижался ко мне сильнее, большей площадью.
– Я закрываю для тебя эту дверь, Белль, ибо эта женщина моя, а не твоя.
– Я ухожу, ухожу. Надеюсь, мои подарки вам понравятся.
Но я слишком была еще тесно связана с ее разумом и знала: выбора у нее не было. Она делала вид, что уходит по собственной воле, но это Жан-Клод ее прогнал. И последнее, что ощутила я от нее – сожаление. Она оставляла мне всех этих мужчин, а ей они были недоступны.
Я будто всплыла из-под воды, ловя ртом воздух. На мне остались только трусики и лифчик, костюм с меня сорвали. И вместе с юбкой исчез пистолет с кобурой. На Жан-Клоде из одежды тоже мало что осталось.
– В действиях вашей линии вампиров бывает что-нибудь, не связанное с раздеванием?
Он засмеялся, тем своим прекрасным, ощутимым смехом. И не только я на него среагировала – Огги вздрогнул; я почувствовала это по его рукам, держащим мои. Вот он остался в своем дорогом костюме, даже галстук не сбился. Изумительно он себя вел.
Я оглядела комнату – она была пуста, только Ашер стоял рядом с наружной дверью, а Реквием – возле той двери, что вела дальше в подземелье. Ашер с золотыми волосами, скрывавшими те шрамы, что оставила ему Церковь, когда из него пытались святой водой выжечь дьявола. И Реквием – высокий и бледный, а волосы почти такие же темные, как у меня или Жан-Клода. Лицо его украшали усы и аккуратная бородка. Только сегодня у него был такой вид, будто его по скуле кирпичом двинули. Оба они держали руки вверх и в стороны. Я чувствовала исходящую от них силу. Как я поняла, это был вампирский эквивалент круга силы, чтобы не выпустить ardeur и воспоминания. Не дать им разойтись.
Обмякнув в руках Жан-Клода, я сжала руки Огюстина. А в мозгу у меня что-то прошептало: «Так это был не единственный раз?» Чья это была мысль, моя – или ее? Я не знала, да и без разницы это было, потому что вопрос прозвучал.
И меня бросило в гущу воспоминания, от которого я скрюченными пальцами стала когтить воздух. Лежащий сверху Огги вдавливал Жан-Клода в постель.