Ашер повернулся, и по самому этому повороту его тела видно было, насколько ему не хочется. Его лицо обратилось ко мне, спокойное и непроницаемое, какое я у него редко видела. Много лет назад я совершенствовалась в искусстве смотреть в лицо вампира, не встречаясь с ним взглядом. Сейчас я несколько растренировалась, стала самоуверенной из-за возросшей силы, но доведенные до автоматизма умения никогда не уходят совсем.
Я изучала закругление его губ, потом подняла глаза, медленно, встречая его взгляд. Глаза его были красивы, как всегда – такая светлая-светлая голубизна. Чистая, прозрачная голубизна, только светлая, как зимний рассвет. Пристально глядя в эти глаза, я не ощущала ничего.
– Ничего не получится, если ты не будешь пытаться захватить меня взглядом.
– Я не хочу тебя захватывать.
– Врешь.
Он попытался сделать обиженный вид.
– Не дури мне голову, Ашер, ты слишком любишь игры с силой. Ты любишь тот эффект, который на меня производишь. Тебе нравится делать со мной такое, чего не может Жан-Клод. Ты в восторге от того, что ты единственный вампир, который может со мной вампирствовать.
На его лице ничего не отражалось.
– Я никогда тебе ничего подобного не говорил.
– Твое тело говорило за тебя.
Он облизал губы – давнее движение, которое прорывалось у него, когда он нервничал.
– Что ты от меня хочешь, Анита?
– Правды.
Он покачал головой, и вид у него был мрачный.
– Ты очень часто просишь правды, но редко когда именно ее ты хочешь.
Мне хотелось бы с этим поспорить, но я не могла – если хотела играть честно.
– Ты прав, может быть, более прав, чем мне хотелось бы осознавать, но сейчас, пожалуйста, попробуй поймать меня взглядом. По-настоящему попробуй, чтобы мы знали, насколько я должна быть при тебе осторожной.
– Я не хочу, чтобы ты была при мне осторожной.
Я покачала головой:
– Ашер, пожалуйста, мы должны знать.
– Зачем? Чтобы ты могла от меня закрыться? Отказать мне во взгляде твоих собственных глаз?
– Ашер, пожалуйста. Давай просто попробуем.
– Я попрошу тебя как друг, – сказал Жан-Клод, – но следующая просьба будет исходить от мастера. Сделай, как она просит.
Очень печально прозвучал его голос. Настолько печально, что я посмотрела на него – у меня было чувство, что я что-то упустила.
Когда-то я бы не обратила внимания на это мелькнувшее в голове предостережение, но я уже научилась задавать вопросы.
– Я прошу что-нибудь плохое? Потому спрашиваю, что вы оба очень обеспокоены. Я упустила из виду что-то такое, что может потом извернуться и за жопу тяпнуть?
Жан-Клод улыбнулся, почти засмеялся.
– Ах, ma petite, как ты изящно формулируешь!
– Да-да, но ответь на вопрос.
– Мы боимся твоей возможной реакции, если Ашер действительно сможет тебя подчинить взглядом.
Я перевела взгляд с одного на другого. Жан-Клод тщательно сохранял вежливое лицо. Ашер – непроницаемую надменность. Поодаль стоял Реквием, и лицо его было такое же непроницаемое, как у них, но не благожелательно-вежливое, как у Жан-Клода или надменное, как у Ашера: он просто старался ничего на нем не выразить. Торс его все еще был украшен ранами, полученными от Менг Дье. Впервые возникла у меня мысль: если бы я напитала от него ardeur, раны бы зажили? Мне случалось исцелять метафизическим сексом. Нахмурившись, я повернулась обратно к Жан-Клоду.
– Ты ведь не по одной причине хотел, чтобы я питала ardeur от Реквиема?
– Ты же этого не будешь делать, так какая разница?
Чуть слышный привкус злости ощущался в этих словах.
Я посмотрела на него. Вежливая маска сменилась чем-то вроде той надменности, за которой прятался Ашер.
– Я знаю, что со мной трудно, но давай притворимся, что это не так. Притворимся, что я не такой уж большой геморрой. Просто поговорим. Скажи мне свои соображения.
– Соображения о чем, ma petite?
Я подошла к нему, говоря на ходу:
– Все причины, по которым мне стоило сейчас питаться от Реквиема. И причины твоей нервной реакции на то, что Ашер может подчинить меня взглядом. – Я теперь стояла перед ним и сообразила, что он успел отойти от кровати, а я этого сперва не заметила. Слишком была занята глазами Ашера. – Просто скажи мне. Я обещаю не паниковать. Обещаю не убегать прочь. Говори со мной так, как если бы я была разумным человеком.
Он посмотрел на меня – очень красноречиво. Дал мне увидеть, как мысли сменяют друг друга у него на лице, но наконец сказал:
– Ашер прав, ma petite. Ты просишь правды, но часто наказываешь нас, когда мы ее говорим.
Я кивнула:
– Я знаю, и прошу за это прощения. Могу только сказать, что изо всех сил постараюсь не быть таким геморроем. Постараюсь слушать и не психовать.
– Намерения благие, ma petite, но ты знаешь старую поговорку.
Я снова кивнула:
– Ага, ими вымощена дорога в ад. – Я коснулась одной из его рук, скрещенных на груди. Даже языком жестов он не хотел себя выдать. – Прошу тебя, Жан-Клод, мне кажется, сейчас не время ублажать мои комплексы. Если мы провалимся в этот уикенд на глазах всех прочих мастеров, я не хочу, чтобы причиной этого был ваш страх быть честными со мной. Не хочу, чтобы катастрофа была на моей совести. Я понятно говорю?
Он расплел руки, погладил меня по лицу.
– Какая искренность, ma petite. Что на тебя нашло?
Я подумала и сказала вслух:
– Я боюсь.
– Чего?
Я положила ладонь ему на руку, прижала к своему лицу.
– Что мы все провалимся только потому, что мне не хочется, чтобы что-то оказалось правдой.
– Ma petite, это не так, не совсем так.
Я отвела взгляд от его вдруг все понимающих глаз.