Пляска смерти - Страница 11

Грэхем был одним из тех, кого Жан-Клод мне порекомендовал вызвать на «интервью» как кандидата в pomme de sang. Жан-Клод считал, что если бы эти «интервью» я проводила чуть более интимно, сейчас у меня уже был бы новый pomme de sang. И называл меня упрямой. Ашер называл меня глупой – за отказ воспользоваться такой возможностью. Может, это и было глупо. Я не сказала Ронни, что все мужчины моей жизни составили для меня шорт-лист других мужчин как кандидатов на испытание – она бы еще больше разозлилась, потому что если бы Луи ей сделал такое щедрое предложение, она бы на седьмом небе была от счастья. Но я – не Ронни, и то, что обрадовало бы ее, меня сильно смущало.

Из всех мужчин, которые приходили в мою постель просто спать и обниматься, Грэхем был самый настойчивый. Он ясно дал понять, что хочет большего, чем я собираюсь дать. Конечно, не будь я такой упрямой, он бы тоже сейчас участвовал в конкурсе возможных папочек… от этой мысли я вся похолодела. Вот еще довод в пользу того, чтобы не трахаться со всеми, с кем в одной койке оказываешься.

– Лупа, я молю о прощении. – Лицо его все еще было перепуганным от моего упоминания о Больверке, но слова – слова не были словами мольбы. На самом-то деле. У волков молить о прощении можно единственным образом – куда более близким и интимным, чем мне хотелось бы от Грэхема, но если бы я запретила такой жест, между нами возникла бы трещина, которая могла бы расти и в результате повредить стае Ричарда. Вот, блин.

– Молишь? Тогда моли, Грэхем.

В моих словах не звучала неловкость – звучала злость. Злость – это мой вечный щит. Я пытаюсь научиться прятаться за чем-нибудь другим, но злость все равно остается моим щитом испытанным и верным, и сейчас она тоже помогла.

Он встал, возвышаясь надо мной. Такой широкоплечий, мускулистый, большой – а на лице страх. Наконец-то он поверил, что я могу сделать ему больно, если он меня из себя выведет. И что у меня будет право делать ему больно. Надо сказать, видеть страх на его лице не было неприятно – он сам на это напросился. Мы хотели по-хорошему – Мика, Натэниел и я, но некоторые просто не понимают хорошего обращения. Что ж, на такой случай всегда найдутся альтернативы.

Он мог воспользоваться жестом подчинения, когда берут в объятия, но предпочел сделать это так, как мне было когда-то показано: легко коснулся моего лица пальцами – так, чтобы удержать равновесие. Будь мы на публике, он бы очень-очень бережно прикоснулся губами к моим губам, но мы не были на публике, а значит, будет нечто более интересное.

Он наклонился надо мной, и эта прелюдия была слишком для меня похожа на поцелуй.

У меня возникло желание отстраниться, но я для Грэхема была доминатом. Доминант не шарахается от подчиненного, насколько бы больше тот ни был. Речь не идет о величине или физической силе, речь о том, кто круче, а Грэхем при всех своих размерах не был в этом коллективе самым крутым. Даже и близко не был.

Он нагибался, нагибался, его рот повис над моим, я уже чувствовала его теплое дыхание на губах. Наверное, даже в последнюю секунду он еще думал насчет украсть поцелуй, которого я ему не давала, но понимал, что делать этого не стоит. И сделал он то, что ему полагалось делать, хотя, если честно, поцелуй бы меня смутил меньше… по крайней мере, в некоторых отношениях.

Ему полагалось лизнуть меня в нижнюю губу – аналог жеста, который подчиненный волк демонстрирует доминанту. Этот жест имитирует пищевое поведение щенят. Но что там ни говори, а это не отменяет факта, что его пальцы нежно касались моих щек и дыхание грело мне губы. Кончик языка коснулся моей губы и скользнул по ней – мокрый, скользкий, чувственный, влажнее, чем был бы первый настоящий поцелуй. Влажный, как будто я выпила вина и размазала немного по нижней губе. Как раз настолько, чтобы я вынуждена была облизнуть губу, повторив его жест. Будто пила прикосновение его рта.

Он вздрогнул, и дыхание его задрожало в воздухе.

– Это было хорошо.

– Для тебя это должно было быть просьбой о прощении, обращенной к лупе твоей стаи.

Но мой голос слегка дрожал, и близко не было в нем нужной твердости.

У него на лице мелькнула улыбка – разрушающая имидж крутого до кончиков ногтей парня и возвращающая Грэхему его возраст. Ему еще только будет двадцать пять.

– Я действительно прошу прощения, но все равно это больше, чем ты мне когда-либо позволяла.

Я покачала головой и прошла мимо него, Мика и Натэниел за мной. Натэниел нес сумку, где среди прочего был и тест на беременность. Когда он вышел из аптеки, я поняла, почему я откладывала покупку – от нее вся проблема становилась более реальной. Глупо, но правда.

– Ты спал со мной в одной постели, Грэхем, – бросила я через плечо, направляясь к большой двери в подземелье.

– Спать – это не то, чего бы мне хотелось, – ответил он.

Я остановилась перед дверью, повернулась и просто посмотрела на него. Мои мужчины разошлись на шаг в стороны, чтобы ему было виднее.

Грэхем глядел на меня, глаза его всматривались в меня из-под слишком длинной челки. Как зверь, затаившийся в траве. Верхний слой челки не был так длинен, когда мы впервые встретились.

– Грэхем, сегодня мне эта твоя ерунда не нужна никак.

– Отчего ты всегда на меня злишься?

– Не всегда, Грэхем.

– Если ты на меня не злишься, отчего ты так меня невзлюбила?

– Я не невзлюбила тебя, Грэхем, просто не хочу тебе давать. И имею право не хотеть, даже если тебе хочется трахнуть меня.

– Так не надо мне давать, просто накорми от меня ardeur. Так, как ты месяцами кормила его от Натэниела, без акта.